Перерождение - Страница 253

253

— Ну как, Эми, скажем? Объясним Питеру, кто я такая?

Девочка кивнула, и на лице женщины расцвела лучезарная улыбка.

— Я та, которая тебя ждала. Я сестра Лейси Антуанетт Кудото.

63

Рядовой Санчо умирал.

Сара ехала в самом хвосте колонны. В крытом кузове большого грузовика были две полки, на которые положили раненых. В том же кузове везли столько снаряжения, что Сара едва протискивалась между ящиками. Второй раненый, Уидерс, пострадал не так сильно — обжег кисти и предплечья. Если не попадет инфекция, он выживет, а вот Санчо — вряд ли.

После того как в рудник бросили бомбу, что-то случилось. Возможно, трос где-то пережало или взрыватель не сработал — в общем, возникли проблемы. О дальнейших событиях Сара слышала обрывками и каждый раз немного по-новому. Санчо в страховочном поясе спустился в рудник, чтобы найти и устранить неисправность. То ли он уже поднялся на поверхность, то ли только поднимался и Уидерс бежал, чтобы снять с него пояс, когда взорвалась канистра с топливом.

Санчо вспыхнул, как факел. Сара без труда представляла, как пламя ползло от ног к голове, приваривая форму к телу. Чудо, что Санчо от шока не умер, но чудо ужасное. Господи, как он кричал, когда Сара с помощью двух солдат отдирала почерневшую форму, а вместе с ней почти всю кожу с ног и груди, обнажая алую плоть. Когда обрабатывала ожоги, Санчо снова кричал. Несмотря на старания Сары, раны на стопах и голенях загноились, и тошнотворно-сладкий запах паленой кожи смешался с запахом гнили. Грудь и руки обгорели полностью, а лицо цветом напоминало набухшую почку или ластик на карандаше. Едва Сара обработала ожоговую поверхность — процедура жуткая, иначе и не скажешь, — Санчо забылся беспокойным сном и глаза открывал, только чтобы попросить воды. К удивлению Сары он пережил одну ночь, потом — еще одну. Перед отъездом она набралась смелости и сказала Гриру, что готова остаться в гарнизоне вместе с Санчо. Майор и слушать не желал, они, дескать, и так слишком много людей потеряли. «Постарайтесь ему помочь!» — сказал он.

Какое-то время колонна двигалась на восток, но теперь снова свернула на юг. Судя по тому, что жуткая тряска, прыжки по колдобинам и буксование среди талого снега закончились, они снова ехали по дороге. Сару мутило, от многочасовой качки болели кости, казалось, ей не согреться никогда. Колонна то и дело останавливалась, дожидаясь, пока разведотряд Алиши не доложит, что путь свободен. Грир заранее объявил: за первый день нужно добраться до Дуранго, где есть укрепленное место для ночлега — старый элеватор, — одно из девяти по дороге в Розуэлл.

Сара решила не злиться на Питера за то, что уехал тайком. Когда Холлис пришел в столовую и сообщил новость, она разозлилась, но Санчо с Уидерсом быстро отодвинули Питера на второй план. Да и положа руку на сердце, она ждала если не конкретно отъезда Питера и Эми, то чего-то подобного. Они с Холлисом не раз говорили о том, чтобы отправиться с колонной, и у Сары неизменно возникало ощущение, что Питер с Эми к ним не присоединятся.

А вот Майкл разозлился. Какое там, в ярость пришел и хотел отправиться следом. Холлис чуть ли не силой его удержал. За последние месяцы Майкл изменился до неузнаваемости, он стал не просто смелым, а безрассудно-храбрым. В отсутствие родителей Сара всегда чувствовала ответственность за младшего братишку, но в определенный момент позволила себе об этом забыть. Так, может, изменился не Майкл, а она сама?

Сара мечтала увидеть Кервилл. Город представлялся ей чудесным миражом, подумать только: тридцать тысяч человек! При одной мысли о подобном появлялась надежда, которую она потеряла в день, когда Учительница вывела ее из Инкубатора в разрушенный мир. Получается, мир вовсе не разрушен! Другими словами, права была не Учительница, а наивная девочка, которая спала в Большой комнате, качалась на спущенной шине, играла с друзьями и подставляла лицо ласковому солнцу. Права была маленькая Сара, верившая, что мир прекрасен и она станет его частью. Жить человеческой жизнью — разве это много? Сара не сомневалась: именно такая жизнь ждет ее в Кервилле, а рядом будет Холлис, ведь он любит ее и постоянно об этом говорит. Холлис открыл в ее душе некий шлюз, и чувства, которые она так долго сдерживала, хлынули рекой. В глуши Юты, когда они впервые вместе несли ночную вахту, Холлис опустил винтовку и поцеловал ее в губы. Слова любви он произносил тихо, сильно смущаясь. Но всякий раз, заглядывая ему в глаза, такие родные и близкие, Сара чувствовала: это не просто слова, а искреннее признание. Она поняла, что тоже любит его, сильно и навсегда. В судьбу Сара не верила — жизнь куда сложнее: каждый день идешь по краю обрыва, пока однажды не сорвешься в пропасть. Но, казалось, Холлиса ей послала сама судьба. Будто кто-то заранее написал сценарий, и ей следовало лишь воплотить его в жизнь. Интересно, у родителей возникало такое ощущение? Сара старалась пореже вспоминать родителей, но в холодном кузове грузовика ей вдруг захотелось, чтобы мама была жива и они поговорили о Холлисе.

Простить их Сара не могла прежде всего из-за Майкла. Именно Майкл, бедный Майкл нашел их в то страшное утро. Ему в ту пору было одиннадцать, а Саре только исполнилось пятнадцать. Порой девушка думала, что отец с матерью ждали, когда она повзрослеет и будет в состоянии заботиться о брате. Тем утром Сару разбудили крики братишки. Она протерла глаза, сбежала по лестнице, заглянула в сарай за домом и… остолбенела. Майкл обнимал обоих за ноги, рыдал, умолял помочь, понимая: папа с мамой мертвы. В тот момент Сара чувствовала не ужас, не горе, а немое изумление самой сутью произошедшего. Перед ее мысленным взором промелькнул каждый этап ужасной сцены. Они взяли веревку и табуретки. Каждый накинул на шею петлю и шагнул с табуретки, чтобы петля затянулась. Они вместе сделали последний шаг? На счет три? Или сначала один, потом другой? «Сара, пожалуйста! Давай их спасем!» — рыдал Майкл, а она видела не его, а ужасную сцену. Накануне вечером мама испекла лепешки — сковорода так и осталась на кухонном столе. Сара отчаянно рылась в памяти: может, мама вела себя как-то иначе? Знала же, что готовит завтрак, который уже не съест, для детей, которых больше не увидит. Нет, ничего особенного не вспоминалось.

253