Уолгаст снова дал газ. Машина пронеслась по полоске мерзлой травы — бешено вращающиеся колеса то и дело зарывались в землю — и со скрежетом выехала на асфальт. «Лексус» летел по обсаженной деревьями аллее прочь от горящего Шале. Пятьдесят миль в час, шестьдесят, семьдесят — скорее, быстрее!
— Ради всего святого, что за монстра мы видели? Что это за тварь? — вопрошал Брэд.
— Агент Уолгаст, остановите машину.
— Остановить? Вы шутите?
— Они нас по запаху крови выследят! Остановитесь, ну скорее же! — Лейси сжала локоть Брэда: мол, прислушайтесь, я серьезно. — Пожалуйста, сделайте, как я прошу!
Уолгаст притормозил у обочины. Лейси повернулась к нему: на предплечье, чуть ниже дельтовидной мышцы, виднелась аккуратная дырочка огнестрельной раны.
— Сестра Лейси…
— Ничего серьезного, — покачала головой монахиня. — Это лишь плоть и кровь. Но сейчас я чувствую: мне с вами ехать не суждено. — Лейси снова сжала локоть Брэда и улыбнулась. Улыбка получилась благословляющей, грустной и одновременно счастливой. Это была улыбка человека, чей долгий и трудный путь подошел к концу. — Эми ваша. Позаботьтесь о ней. Сердце подскажет, что делать!
Прежде чем Уолгаст успел сказать хоть слово, Лейси выбралась из машины и захлопнула дверцу.
Брэд глянул в зеркало заднего обзора и увидел: она бежит в обратном направлении, размахивая руками. Предупредить хочет? Нет, она отвлекала монстров — вызывала огонь на себя. Она не пробежала и ста футов, как с деревьев на нее спикировал огненный шар, потом второй, третий, четвертый… Сколько всего их было, Уолгаст считать не стал.
Он нажал на педаль газа и, не оглядываясь, погнал машину прочь.
Скоро уйдем в темницу!
Мы станем петь в ней, будто птицы в клетке.
Когда попросишь ты, чтоб я тебя
Благословил, я сам, склонив колени.
Прощенья буду у тебя просить.
Когда время кончилось, мир потерял память, а человек, которым он был, исчез из виду, словно корабль, который скрылся за горизонтом и увез в трюме его прежнюю жизнь; когда далеким звездам стало некому светить, а круглая луна забыла его имя; когда все затопило бескрайнее море голода, на вечное плавание в котором он был обречен, в тайниках его памяти сохранился один год. Гора, смена времен года и Эми. Эми и нулевой год.
До лагеря они добрались затемно. На последней миле Уолгаст сбавил скорость, включил фары и поворачивал туда, где между деревьями виднелся просвет, тормозил у самых глубоких выбоин и размытых весенними ручьями ям. Мокрые ветки хлестали машину, царапали крышу и окна. Машина попалась жуткая, доисторическая «тойота-королла» с навороченными колесными дисками и пепельницей, полной желтых бычков. Уолгаст угнал развалюху с трейлерной стоянки неподалеку от Ларами, точнее, обменял на «лексус», в котором оставил ключи и записку: «Он ваш, дарю». Старая дворняга на цепи хотела спать, а не лаять, поэтому с полным безразличием наблюдала, как Уолгаст взламывает замок зажигания, переносит Эми из «лексуса» в «тойоту» и укладывает на заднее сиденье, заваленное пустыми сигаретными пачками и обертками от фастфуда.
На миг Уолгаст пожалел, что не увидит лица владельца машины, который вместо своей развалюхи утром обнаружит седан стоимостью как минимум восемьдесят тысяч долларов. Прямо как в сказке про Золушку: тыква превратилась в карету! Таких машин Уолгаст в жизни не водил и искренне надеялся, что новый владелец, кем бы он ни был, прокатится на ней хоть разок, а потом тихонько сплавит.
Официально «лексус» принадлежал Фортсу. Именно принадлежал, ведь Джеймс Б. Фортс — полное имя Уолгаст узнал из регистрационного удостоверения — трагически погиб. Мэрилендский адрес, вероятно, относился к Национальному институту здравоохранения или к Научно-исследовательскому институту инфекционных заболеваний Медицинской службы Вооруженных сил США. Удостоверение Уолгаст выбросил в пшеничном поле на границе Вайоминга и Колорадо, зато присвоил содержимое бумажника, который нашел под водительским сиденьем, — шестьсот с лишним долларов наличными и титановую «Визу».
Но все это было много часов и еще больше миль назад: они проехали Колорадо, Вайоминг, а ночью, при свете фар, — Айдахо. Зарю встретили на границе Орегона, а второй по счету вечер — на его засушливых плато. Вокруг тянулись пустые поля, на золотых, открытых всем ветрам холмах цвела полынь. Чтобы не уснуть, Уолгаст опустил окна, и салон «тойоты» наполнился сладковатым запахом — ароматом его дома и детства. Ближе к вечеру мотор заурчал: наконец-то начался подъем, а перед самым закатом показалась громада Каскадных гор с обледенелыми скалистыми вершинами. Лучи догорающего солнца преломлялись об их зазубренный контур и превращали западное небо в пылающую красно-малиновую картину, похожую на гигантский витраж.
— Эми, — позвал Брэд, — проснись! Посмотри в окно!
Девочка лежала на заднем сиденье под хлопковым одеялом. Еще слабенькая, последние два дня она спала почти постоянно, но самое страшное было позади — мертвенная бледность прошла, личико порозовело. Тем утром она даже попробовала сандвич с яйцом и шоколадное молоко, которые Уолгаст купил в «Макавто». Странно, но у нее развилась повышенная чувствительность к солнечному свету. Он словно причинял ей физическую боль, причем не только глазам — все тело реагировало на него, как на удар током. На очередной заправке Уолгаст приобрел Эми темные очки — в ярко-розовой оправе, как у кинозвезды, все остальные оказались безнадежно велики, — и бейсболку с логотипом «Джон Дир». Только даже в очках и бейсболке девочка почти не выглядывала из-под одеяла.