Перерождение - Страница 95

— За вами следили?

— Понятия не имею! Запах дыма я почувствовал за добрую милю. Невероятно, но факт! Точно бекон на сковородке жарился… Ради всего святого, умоляю! — Мужчина поднял на Брэда полные отчаяния глаза. — Будь у меня «пушка», сам бы справился!

Брэд не сразу понял, о чем речь.

— Как вас зовут? — спросил он.

— Боб. — Мужчина облизал пересохшие губы. — Боб Сондерс.

— Давайте отойдем от дома. — Уолгаст махнул «спринфилдом» в сторону леса.

Боб побрел по глубоким сугробам, Уолгаст отпустил его шагов на пять и двинулся следом. Через каждый ярд Сондерс наклонялся, упирая руки в колени, и натужно переводил дух.

— Знаете, что самое удивительное? — спросил он. — Я ведь был актуарием, занимался исследованиями для страхования от случайных происшествий. Человек курит? Пьет? Ездит без ремня безопасности? Ежедневно съедает по «Биг-Маку»? Две секунды, и я называл дату его смерти с точностью до месяца! — Боб схватился за дерево, чтобы не упасть. — А вот подобные форс-мажоры в сводных таблицах не фигурировали!

Уолгаст промолчал.

— Вы ведь сделаете, как я прошу? — спросил Боб, глядя на деревья.

— Да, — пробормотал Брэд. — Господи, что же мы наделали!

— Нет, все в порядке, не казните себя. — Сондерс тяжело вздохнул, снова облизал губы и ткнул себя в грудь, совсем как Карл много месяцев назад, когда показывал, куда стрелять. — Вот сюда, ладно? Если угодно, сперва прострелите мне голову, но потом непременно сюда!

Уолгаст только кивнул, начисто обескураженный прямотой Боба и его безразличным, чуть ли не деловым тоном.

— Дочери скажите, что я на вас напал, — добавил Сондерс. — Зачем ей правда? Тело потом сожгите. Облейте бензином, керосином, чем угодно горючим и сожгите.

Они добрались до берега реки. В голубоватом свете луны пейзаж источал неземное спокойствие и умиротворение. Под снегом и льдом журчала вода. «Почему бы не здесь?» — подумал Уолгаст.

— Повернитесь лицом ко мне! — велел он.

Только Боб его будто не слышал. Он сделал еще пару шагов, остановился и неизвестно зачем начал раздеваться — скинул окровавленную парку, отстегнул бретели лыжного комбинезона, через голову снял толстовку.

— Я сказал, повернитесь ко мне!

— Знаете, что досаднее всего? — Боб снял термомайку и нагнулся расшнуровать ботинки. — Сколько лет вашей дочери? Я всегда хотел детей. Почему не завел?

— Не знаю, Боб. — Уолгаст поднял «спрингфилд». — Теперь встаньте и повернитесь лицом ко мне!

Боб встал, ощупывая рану на шее. С ним явно творилось неладное: тело сотрясали спазмы, а на лице застыла не гримаса боли, а сладостная улыбка. В лунном свете его кожа чуть ли не сияла. Сондерс по-кошачьи изогнул спину и прищурился.

— М-м-м, вот это кайф! — пробормотал он. — Настоящий кайф!

— Что же мы наделали… — повторил Уолгаст.

— Эй, подождите! — Боб открыл глаза и протянул руки к Брэду. — Секундочку!

— Что же мы наделали… — снова повторил Уолгаст и спустил курок.

Зима закончилась дождями. Ливень не стихал несколько суток, смыл остатки снега в лесу, раздул реку и озеро, окончательно расквасил дорогу.

Как и велел Боб, Уолгаст сжег его тело, облив керосином, а когда пламя догорело, залил пепел отбеливателем и закопал под грудой камней. Следующим утром он обыскал снегоход. В привязанных к раме контейнерах обнаружились лишь пустые канистры, зато в кожаной сумочке, что болталась на руле, — бумажник Боба, из которого Брэд вытащил водительские права на имя Роберта Сондерса с фотографией и споканским адресом, кредитки, несколько долларов наличными и читательский билет. В заднем отделении лежала художественная фотография: Боб в красно-белом «рождественском» свитере обнимал миловидную, явно беременную блондинку и двух детей — девочку в колготках и зеленом вельветовом платьице и мальчика грудного возраста в ползунках. Все четверо, даже грудной ребенок, старательно улыбались фотографу. «Первое Рождество Тимоти», — было написано на обороте изящным женским почерком. Почему Боб сказал, что у него нет детей? Неужели они умерли на его глазах и не справившийся с горем разум просто стер их из памяти? Уолгаст зарыл бумажник на холме, обозначив место крестом, наспех сооруженным из связанных веревкой веток. Получилось не очень, но ничего лучше он смастерить не смог.

Уолгаст решил, что Боб — лишь «первая ласточка», и стал ждать появления других. Теперь из дома он отлучался лишь днем и лишь по крайней необходимости, не расставался со «Спрингфилдом», а заряженный револьвер Карла держал в бардачке «тойоты». Каждые несколько дней он заводил двигатель, чтобы аккумулятор не садился. Боб упомянул Калифорнию. Неужели там до сих пор безопасно? Неужели хоть где-нибудь до сих пор безопасно? Так и подмывало спросить Эми: «Чувствуешь их приближение? Им известно, где мы?» Увы, карты, чтобы показать девочке Калифорнию, в лагере не нашлось, поэтому однажды вечером, после заката, они вместе влезли на крышу дома. «Видишь тот хребет? — спросил Уолгаст. — Это Каскадные горы. Если со мной что-то случится, беги туда. Беги без оглядки».

Шли месяцы, но никто не появлялся. Дожди кончились, и однажды утром, выбравшись на крыльцо, Брэд почувствовал: пахло солнцем, весной, переменами. В вершинах деревьев заливались птицы, озеро вскрылось — там, где еще вчера поблескивал ледяной панцирь, темнела вода. Лес окутала зеленоватая дымка, а у самого дома из размокшей земли пробивались крокусы. Возможно, мир летел навстречу своей погибели, но в горах опять царствовала красавица-весна, наполняя все вокруг звуками и ароматами жизни. Какой стоит месяц, апрель или май, Уолгаст не знал: календаря в лагере не было, а в часах, которые он не надевал с осени, села батарейка.