Перерождение - Страница 181

181

Он и сам не знал — непонятный вопрос вырвался автоматически.

— Мне пора возвращаться, пока Бен тревогу не поднял, — объявила Сара и коснулась плеча Майкла. — Постарайся отдохнуть! Элтон, и ты тоже. Вы оба ужасно выглядите. — В шаге от двери Сара снова повернулась к Питеру. — Слушай, ты это серьезно? Ну, о походе в Колорадо?

Ответ «Конечно, нет!» напрашивался сам собой. Тем не менее все только что сказанное убеждало в обратном. Питер почувствовал себя так же, как у библиотеки, когда Тео спросил: «Ты голосуешь “за” или “против”?»

— Если ты серьезно, то на твоем месте я не стала бы мешкать и побыстрее сбежала бы из Колонии! — выпалила Сара и выскользнула из Щитовой.

После ее ухода воцарилась полная тишина. Питер чувствовал, что Сара права, тем не менее, пока не разобрался в ситуации с множеством составляющих: девочка Эми; голос, объявивший, что мама по нему скучает; разрушающиеся аккумуляторы, о которых знал Тео; радиосообщение, которое прилетело из прошлого, то есть пересекло не только пространство, но и время… Составляющих хватало, но в единое целое они пока не складывались: отсутствовало главное, связующее звено.

Питер понял, что смотрит на Элтона. С самого начала разговора слепой не проронил ни слова. Неужели уснул?

— Элтон!

— Да?

— Ты что молчишь?

— А мне нечего сказать. — Элтон поднял незрячие глаза. — Ты сам знаешь, с кем сейчас нужно поговорить. Вы, Джексоны, все такие — на лету схватываете.

Питер поднялся.

— Ты куда? — спросил Майкл.

— За ответом.

Санджею Паталу не спалось. Он лежал в постели, но не мог сомкнуть глаз.

Это все та Девочка ниоткуда! Она как-то проникла в его разум и заполонила мысли вместе с Бэбкоком и Легионом. «Каким еще Легионом? — удивился Санджей. — Почему я думаю о Легионе?» Он стал другим, непонятным, чужим самому себе. Хотелось… чего именно? Порядка. Спокойствия. Определенности. Пусть мир будет таким, каким кажется, а не чем-то совершенно иным. Что Джимми говорил о глазах девочки? Санджей точно помнил: в Больнице Приблудшая глаз не открывала. Зато теперь ее глаза были внутри Санджея, и он смотрел на происходящее сразу с двух ракурсов — со своего и чужого, внешнего и внутреннего. Перед внутренним взором появилась веревка. С какой стати он думает о веревке?

Санджей хотел найти Старика Чоу. Именно поэтому накануне вечером, пока Глория спала на кухне, он выскользнул из дома. Потребность разыскать Старика Чоу выманила из спальни, на первый этаж, во двор… Прожекторы! Едва Санджей переступил порог, они ослепили его, обожгли сетчатку, затопили сознание болью — не своей, а чужой. Отзвуки чужой боли разом стерли все мысли о Старике Чоу и Лавке. Сознание и воля отключились, и Санджей впал в транс. Что он делал, о чем и с кем говорил, вспоминалось обрывками, перепутанными, не хуже, чем карты в колоде. Глория нашла его за домом: Санджей сидел в кустах и хныкал, как ребенок. «Что ты наделал, Санджей? Что ты наделал? Что ты наделал?» — скороговоркой повторяла она. Ответить Санджей не мог: в тот момент он ничего не помнил, но по бледному лицу и дрожащему голосу жены догадался: случилось непоправимое. Он совершил ужасный поступок, возможно, даже убийство. С помощью Глории Санджей вернулся в спальню и лишь на рассвете вспомнил, что натворил.

Он теряет рассудок!

Прошел день. Санджей понимал: избежать повторения вчерашней ночи и навести порядок в мыслях получится, лишь если он не будет спать, а еще лучше — будет двигаться. Никаких больше трансов! Нужно сопротивляться, сопротивляться из последних сил. На рассвете и позже, когда подкралась ночь, снизу слышались голоса. Глория… Иен… Бен Чоу… А где Джимми Молино? Но воля ослабла, и вокруг Санджея словно надулся гигантский пузырь: все мгновенно оказалось за пределами досягаемости. Время от времени перед глазами вставало испуганное лицо Глории, а в ушах звучал ее голос. «Санджей, сказать им про винтовки или лучше не стоит? Что делать, ума не приложу! Санджей, ответь мне, пожалуйста!» Но он не мог, потому что знал: одно-единстве иное слово — и пузырь лопнет.

Ушла… Глория ушла, и Маусами, и все остальные. Его Маусами. Сознание Санджея цеплялось за образ дочери, но не взрослой, а новорожденной — живого теплого комочка, который ему вручила Пруденс Джексон. Когда образ растаял, Санджей наконец закрыл глаза и во тьме услышал голос Бэбкока: «Санджей… Стань моим!»

Вот он снова на кухне из Старого мира. «Санджей, ты закрыл глаза, — шептала умирающая воля. — Ни в коем случае нельзя закрывать глаза!» Поздно! Санджей опять увидел секретный сон. Толстуха без умолку трещала по телефону и глотала дым, а он сжимал в руке нож. Большой, с тяжелой рукоятью, таким он запросто вырежет слова из дряблого горла толстухи. Она мигом хохотать перестанет!

«Приведи их ко мне, Санджей! — запел во тьме голос. — По одному приведи, тогда будешь жить так, и никак иначе».

Толстуха сидела за столом и смотрела на него заплывшими жиром глазками. «Нож-то че схватил? — спросила она, выпуская струйку сизого дыма. — Напугать меня вздумал?»

«Убей ее! Убей и освободись!»

Он бросился к толстухе, занес нож и… что-то случилось. Нож застыл в воздухе, холодно мерцая лезвием. Какая-то сила сковала Санджея и остановила руку. Толстуха хохотала. Он дергал нож, суетился, но, увы, ничего не получалось. Изо рта толстухи валил сизый дым. Она хохотала, хохотала, хохотала…

Санджей открыл глаза. Сердце неслось бешеным галопом, каждый нерв трепетал, как струна. Сердце, сердце!

— Санджей! — В спальню вошла Глория с фонарем в руках. — В чем дело, Санджей?

181