Перерождение - Страница 182

182

— Позови Джимми!

Глория склонилась над кроватью — ее перекошенное от страха лицо оказалось в каких-то дюймах от Санджея.

— Он погиб, Санджей! Неужели не помнишь? Джимми погиб.

Санджей откинул одеяло, вскочил с кровати и застыл посреди комнаты, раздираемый дикой силой. Окружающий мир полон всякой всячины. Вот кровать, вот комод, вот женщина по имени Глория, его жена… Чем он занимался? Куда хотел пойти? Зачем звал Джимми? Джимми погиб. Умер, так же как Старик Чоу, Уолтер Фишер, Су Рамирес, Полковник, Тео Джексон, Глория, Маусами и даже он сам — все умерли. Санджей раскрыл страшную тайну, постиг горькую истину: окружающий мир вовсе не реальность. Это мир снов, тончайшая вуаль из света, звука и материи, за которой скрывается мир настоящий. Герои смертного сна — вот кто они, а снится сон Приблудшей, Девочке ниоткуда. Окружающий мир — это сон, и все они ей снятся.

— Глория! — прохрипел Санджей. — Помоги мне!

В Тетушкиной кухне по-прежнему горел фонарь, свет которого падал на землю разграфленными желтыми прямоугольниками. Питер постучал, затем вошел и аккуратно притворил за собой дверь.

Тетушка сидела за кухонным столом, но не писала в дневнике и не пила чай. Услышав шаги, она подняла голову, машинально потянулась за очками и водрузила на нос подходящие.

— Питер! Я так и думала, что ты заглянешь.

— Тетушка, откуда тебе про нее известно? — спросил Питер, усевшись напротив.

— Про кого именно?

— Ну, Тетушка, ты отлично понимаешь про кого!

— Ты о Приблудшей? Наверное, слышала от кого-то. — Тетушка махнула рукой. Вроде от Молино, как бишь, как его, Джимми? Да, он заглядывал.

— Я не о том… Ты еще два дня назад сказала: она идет. Дескать, я знаю, кто она такая.

— Я так сказала?

— Да, Тетушка. Именно так.

— Сейчас уже и не вспомню, — озадаченно проговорила старуха. — Два дня назад?

— Тетушка… — раздраженно выпалил Питер, но она примирительно подняла руку.

— Ладно, ладно, не кипятись! Дай немного подурачиться, я же сто лет себе такого не позволяла! — Тетушка буквально впилась взглядом в Питера. — Похоже, ты сам все понял… Прежде чем услышишь мое мнение, скажи, по-твоему, кто эта девочка? Кто она такая?

— Эми?

— Не знаю, как ее зовут, но, если хочешь, пусть будет Эми.

— Тетушка, я не представляю, кто она!

— Разумеется, не представляешь! — усмехнулась старуха, сделала большие глаза, а потом закашлялась. Питер вскочил, чтобы похлопать ее по спине, но она лишь отмахнулась. — Сиди-сиди! Ничего страшного, просто голос садится. — Тетушка прочистила горло. — Это тебе и нужно выяснить. Каждому человеку приходится что-то выяснять, решать какие-то задачи. Твоя задача — эта девочка.

— Майкл говорит, ей почти сто лет!

— Тогда смотри в оба! — кивнула старуха. — Не позволяй этой Эми командовать, хотя она, конечно, старше и опытнее.

Ничего он от нее не добьется! Разговаривать с Тетушкой вообще непросто, а сегодня особенно. Такой оживленной Питер ее не видел. Она ведь даже чай не предложила!

— Тетушка, в прошлый раз ты сказала кое-что еще, — гнул свое Питер. — Про надежду. Ну, что она есть всегда.

— Вполне возможно. Это очень в моем духе.

— Наша надежда — Эми?

— Трудно сказать. — Старуха поджала бледные губы. — Это не только от нее зависит.

— А от кого еще?

— От тебя! — заявила Тетушка и, не дав Питеру опомниться, продолжила: — Ну, не делай такое несчастное лицо! В тупик не заходит лишь тот, кто ничего не ищет! — Она отодвинула стул и с видимым трудом встала. — Пойдем, кое-что покажу. Вдруг натолкнет на верные мысли?

Тетушка привела его в спальню. Как и в других комнатах, здесь царили чистота и беспорядок, обладающий собственной, проверенной годами логикой. У стены стояла кровать под пологом; продавленный матрас, судя по всему, набит одной соломой. Рядом на деревянном стуле горел фонарь. Помимо кровати и стула в спальне был комод, заставленный случайными на первый взгляд предметами. Вот старая бутылка с непонятной надписью «Кока-кола», напечатанной наклонным шрифтом на поблекшем ярлыке, вот металлическая банка с булавками, вот челюсть какого-то зверька, вот округлые, сложенные пирамидкой камешки.

— Мои душевные лекарства! — объявила Тетушка.

Они стояли рядом в тесной комнатке, и Питер чувствовал себя великаном: Тетушкина макушка с белым облаком волос едва доставала ему до плеч.

— Так моя мама называла любимые безделушки. «Держи душевные лекарства под рукой», — частенько наставляла она. — Тетушка показала на комод. — Откуда взялись эти, уже не вспомню. Фотография, конечно же, другое дело. Ее я с собой на поезде привезла.

Фотография находилась в самом центре: ею Тетушка дорожила больше всех остальных «лекарств». Питер осторожно взял снимок и чуть наклонил к окну, чтобы поймать луч прожектора. Потускневшая исцарапанная рамка явно предназначалась для формата побольше. «Наверное, сначала никакой рамки не было», — подумал Питер, разглядывая пару на лестнице у кирпичного дома: мужчина обнимал за плечи стоящую рядом женщину. Очевидно, снимок делали зимой: оба были в толстых куртках, а тротуар перед домом запорошило снегом. Время и солнце давно превратили все цвета в блекло-коричневый, но Питер понял: мужчина и женщина темнокожие, как Тетушка. У обоих типично джексоновские волосы, причем у женщины почти такие же короткие, как у мужчины. Женщина улыбалась прямо в объектив, а мужчина смотрел на нее и, похоже, хохотал. «Будто кусочек смеха на фотографию поймали», — подумал Питер. Снимок дышал верой, надеждой, любовью, а еще тайной, которая чувствовалась в счастливой улыбке женщины и трогательном внимании мужчины. Питер вгляделся пристальнее: поза женщины и округлость ее живота объясняли, в чем дело. Фотограф запечатлел не двоих, а троих: женщина ждала ребенка.

182