Перерождение - Страница 201

201

— Залезайте в кузов, быстрее!

Голос был женский.

— Нас восемь! — закричал Питер. — Наши друзья остались в отеле!

Женщина либо не слышала его, либо не пожелала услышать. В толстом бронекостюме она двигалась на диво проворно и, легко подтолкнув Питера с Алишей к хвосту крытого кузова, распахнула дверцу.

— Лиш, залезай!

Калеб! Какое счастье, он не погиб, и остальные тоже!

Убедившись, что друзья целы, Питер с Алишей забрались в кузов. Дверца с лязгом захлопнулась, оставив их в кромешной тьме.

Грузовик резко тронулся и покатил неизвестно куда.

46

Мерзкая толстуха! Мерзкая толстуха сидит на мерзкой кухне, развалившись на стуле, словно мерзкая квашня. Как душно! Во рту горько от дыма, который она глотает. Нос забит тем же дымом и запахом бесформенного тела. Ее тело — сплошной пот и жирные складки, между которыми налипли крошки. Складки вздымаются, ходят ходуном, вонючие дымные слова камнями падают с толстухиных губ. «Проснись, Тео, проснись, — шепчет рассудок. — Тебе снится сон. Проснись!»

Увы, чем больше Тео старался, тем сильнее увязал в сетях сна. Рассудок превратился в колодец, и Тео погружался в его темную глубину.

«Ну, че смотришь? Че глаза вылупил, говнюк плюгавый?» — хохотала толстуха.

«Мало того что немой, так еще и пришибленный!»

Тео внезапно проснулся, из сетей сна попав в холодную реальность камеры. На лбу проступил вонючий пот — пот кошмара, который Тео уже не помнил. От сна осталось лишь мерзкое чувство, темным пятном растекавшееся по сознанию.

Он встал и шаркая подошел к дыре. Сейчас нужно прицелиться и слушать, как плещется моча. Он ждал этот звук, как ждут приезда старого друга. Он ждал того, что случится дальше. Ждал, что кто-нибудь скажет хоть слово, что объяснит, чего от него хотят и почему его не убили. Все эти беспросветно-мучительные дни он ждал боли: вот-вот в камеру ворвутся люди и сделают больно.

Некто в сапогах появлялся и исчезал — обшарпанные носы Тео разглядел в щели под дверью. Неизвестный приносил еду, забирал грязную посуду, но не говорил ни слова. Близкий к отчаянию, Тео снова и снова колотил в холодную бездушную дверь. «Что вам нужно от меня, что?» Все его мольбы разбивались о тишину.

Как долго его держат в камере, Тео не знал. В грязное оконце не посмотришь: оно слишком высоко. Днем в нем белела полоска неба, ночью сияли звезды. Последними в памяти отложились падающие с потолка вирусоносители — недаром же их пикировщиками называют! Потом все перевернулось. Тео смутно помнил, как удалялось бледное лицо Питера, как его звали по имени, как хрустела шея, когда пикировщики швыряли его в сторону крыши. Он помнил ласковый поцелуй солнца, объятия ветра и летящую вниз винтовку. Винтовка словно дразнила — падала медленно, выделывая безумные сальто.

А дальше — ничего. Дальше в памяти начиналось темное пятно, дыра с рваными краями, словно от выдранного зуба.

Сидя на нарах, Тео услышал шаги. Под дверью появилась щель, и в нее по полу протолкнули тарелку с водянистым супом. Изо дня в день кормили тем же. Иногда в супе плавал кусочек мяса или мозговая косточка. Сначала Тео решил не есть, дабы спровоцировать неизвестных тюремщиков на какие-то действия, но уже через день голод стал невыносим.

— Как самочувствие?

— Отвали! — с трудом ворочая языком, буркнул Тео.

Раздался сухой смешок, и сапоги заскрипели по каменному полу.

— Вот это я понимаю, настрой так настрой! Ай да Тео! — Молодой голос или старый, Тео понять не мог, но, услышав свое имя, почувствовал, как по спине бежит змейка страха. Лучше не реагировать…

— Надеюсь, тебе удобно?

— Откуда вам известно, кто я такой?

— Неужели не помнишь? Похоже, нет. Ты сам мне сказал. Ну, когда попал сюда. Мы с тобой славно поболтали!

Тео отчаянно напрягал память, но в ней было пусто и черным-черно. Может, и голоса на самом деле нет? Может, ему мерещатся и этот странный, называющий его по имени голос, и обутый в сапоги некто? В таком месте подобное рано или поздно случается. Рассудок творит то, что хочет.

— Не желаешь разговаривать? Ничего страшного.

— Делайте то, что решили! К чему медлить?

— Ну, мы уже сделали и делаем в этот самый момент. Оглянись по сторонам, Тео. Что ты видишь?

Тео машинально обвел взглядом камеру: нары, дыра в полу, грязное оконце. На стенах пестрели надписи, точнее, выцарапанные на камне каракули, которые он рассматривал часами. Не слова и не рисунки — сплошная бессмыслица, хотя над дырой на уровне глаз нацарапали целое предложение: «Здесь был Рубен».

— Кто такой Рубен?

— Рубен? Я не знаю никакого Рубена!

— Хорош прикидываться!

— Ах, Ру-бен! — За дверью снова захихикали. Тео правую руку отдал бы за то, чтобы как следует вмазать этому смешливому хлыщу. — Забудь его, Тео! С Ру-беном ничего не вышло. Сейчас Ру-бена можно назвать далеким прошлым! Ну, скажи, как ты спишь? — после небольшой паузы попросил обутый в сапоги.

— Что?

— Ты меня слышал. Как тебе толстуха?

У Тео дыхание перехватило.

— Что вы сказали?

— Ну же, Тео, не валяй дурака! Мы все через это прошли. Я говорю о толстухе, которая тебе снится.

Память взорвалась, как гнилое яблоко. Сны… Толстуха на кухне… Обутый в сапоги знает, что ему снится!

— Честно говоря, мне самому она никогда не нравилась. Целыми днями бла-бла-бла! А запах… Вонища!

Тео сглотнул, пытаясь навести порядок в мыслях. Стены камеры будто смыкались и давили на него. В полном отчаянии он стиснул голову руками и выжал из себя:

201